страница 23

письмо, судьба Ежика будет уже решена без Вашего вмешательства.

      Теперь о письме, которое Вы не получили. Я отправила его 31-го мая, следовательно, оно должно было быть в Москве 2-3 июня (к Вам письма идут три дня, а от Вас получаю на пятый и на шестой день). Узнайте, пожалуйста, в почтовом отделении о его судьбе, а я наведу справки здесь. Не могло ли оно быть перехвачено у Вас? Мне его жаль по многим причинам, не говоря уже о потере времени. Оно было очень объемным. [...] Кроме [того, я вложила в конверт] еще письмо моей подруги и мою последнюю по времени фотокарточку.

      Получили ли Вы мое письмо, посланное 5/VII?

      На прощание пожелаю Вам никогда не сомневаться ни в моих словах, ни в поступках. Мне это больно. Не верить мне - значит, не быть искренним самому.

      Ваша Л.

      13/VII-49 г.

     

        Москва, 17.VII.1949 г.

      Дорогой мой, славный и хороший друг!

      Мне так хочется нежно пожалеть Вас по поводу новой беды, свалившейся Вам на голову. Вы пишете, что, когда я получу Ваше письмо, судьба Вашего сыночка будет решена. Это ужасно, если мое письмо застанет Вас в горе. Я хочу твердо верить, что Сереженька перенесет болезнь. Ужасно, что опаснейшие для детских жизней болезни еще осложняются всякими трудностями. Эти трудности уносят не меньше жизней драгоценных нам существ, чем сами болезни, которые в хороших условиях квалифицированной медпомощи, нужных лекарств и правильного режима и ухода совсем уж необязательно должны кончаться роковым исходом.

      Я ужасно себя чувствую из-за того, что не могу Вам молниеносно помочь пудом сахара, врачами и деньгами. Я стою сейчас в позе свидетеля, которому ничего не остается делать, как с замиранием сердца ждать Ваших вестей, надеясь, что они будут добрыми.

      Я даже ни о чем другом не могу Вам сейчас писать, так как это может получиться неуместным. Я только хочу просить Вас телеграфно сообщить мне исход болезни сына и не стесняться в получении от меня любого размера денежной помощи. Имейте в виду, что если Ваш сынок выкарабкается из болезни (я не знаю, что хуже или лучше: диспепсия или дизентерия - и то и другое хуже), то ему нужно будет очень строгое питание, чтобы быстро поправить и восстановить его организм, не дав ему попасть в лапы другой какой-нибудь хворобы, любящей подстерегать истощенные организмы. Я заканчиваю письмо выражением моей безграничной нежности и сочувствия к Вам, моя Людмила. Как бы ни было и что бы ни было, помните! обо мне, обопритесь на меня. Не отвергайте в тяжелые времена моей большой дружбы. Она не только в цветах и солнечном сиянии. Она не только в красочных умосплетениях рассуждений. Она - и в беде, и в горе. Не бойтесь из-за ложных опасений вводить меня в тесный круг Ваших житейских болей и обид. Я очень ценю Ваше желание не втягивать меня "в жизнь". Но еще больше я буду! ценить и Ваши "простые" чувства. Смею Вас заверить,} что Вы во мне не разочаруетесь.

      Людмила, я ничего не хочу Вам желать. Вы все поймете сами. Мои мысли и мои молитвы с Вами. Мне бы очень хотелось, чтобы они были для Вас большим и нужным звеном в Ваших переживаниях и тревогах.

      Ваш И. Д.

      Письмо от 31 мая я не получил. В этом и все дело, приведшее нас к взаимным упрекам. Но сейчас об этом надо!

      Жду! Как всегда!

      P. S. Прочитав написанное, я подумал, что хорошо еде лаю, если, не дожидаясь Ваших сообщений, пришлю Вам денег. Я так сейчас и сделаю! Можете сердиться, сколько Вам будет угодно!

      И. Д.

     

      Т е л е г р а м м а

        17.VII.1949 г.

      Письмо получил, очень огорчен болезнью Вашего сына. Послал телеграфом 500, прошу не отказываться дружеской помощи. Письме подробно написал.

      Желаю выздоровления, твердо верю это.

      Дунаевский

     

        22/VII-49 г.

      Мой милый, верный