страница 3

задан вопрос: "Считаете ли вы, есть стоящие песенники, кроме Вас?"

      Видимо, сообразив, что высказывание о композиторах-песенниках было неправильным, Дунаевский сказал: "Вы меня, вероятно, не так поняли" - и в качестве хороших песенников назвал тех же Соловьева-Седого, Новикова, Мокроусова, Блантера, Фрадкина, Носова. Эта непоследовательность также вызвала недоумение аудитории.

      Так как Дунаевский в недопустимых и ненужных деталях смаковал неудачу композитора Мокроусова, был задан вопрос: "А были ли у вас творческие срывы?" Отвечая на этот вопрос, Дунаевский сказал: "Мне часто задают вопрос, как я расцениваю свою песню из фильма "Моя любовь". Да, признаю, что это срыв, но с одной очень существенной оговоркой... (после паузы, многозначительно): она писалась ДО Постановления ЦК". И это заявление вызвало смех аудитории.

      Далее был задан вопрос: "Почему вы пишете только в легком жанре и не могли бы ли написать крупные произведения?" Дунаевский уверенно ответил: "Я мог бы написать оперу. У меня есть фортепианная соната, струнный квартет, и я мог бы написать и оперу. Но нет хорошего либретто. Вот мне из Ленинграда прислали оперное либретто. Но как писать? По либретто - героиня в первом акте ставит рекорд, во втором - рекорд, в третьем - рекорд, в четвертом - рекорд"... (смех).

      "Я хочу написать оперу о сильных чувствах, о любви, о женщине, - продолжал Дунаевский. - Хочу написать "Кармен" (Вопрос: "Бизе?"). Да, да, Бизе" (смех).

      "Меня просил Большой театр написать балет "Свет", а написать балет для Большого театра - это 40 тысяч целковых, не шутка... Но как писать о колхозной электростанции? О колхозной электростанции написано 16 повестей, имеются кинофильмы и т.д. Сколько можно?.."

      Развенчав тему о колхозной электростанции, почувствовав реакцию аудитории и создав неловкую для себя ситуацию, Дунаевский попытался выйти из положения, попросил не смеяться и указал на важность колхозных тем для оперных произведений.

      На вопрос одного из студентов о сюжете музкомедии "Клоун" Дунаевский после паузы патетически воскликнул: "Любовь. Он. Она. Но в общем все кончается благополучно".

      Дунаевский даже не счел нужным вкратце изложить содержание музкомедии хотя бы так, как это он же сделал в №11 журнала "Советская музыка" за 1950 год.

      Следует указать, что все выступление Дунаевского было крайне нескромным в отношении себя, а также пренебрежительным и недружелюбно-критическим в отношении других композиторов.

      Выступление Дунаевского было политически невыдержанным, антивоспитательным и прямо недостойным народного артиста РСФСР, лауреата Сталинской премии, советского композитора и гражданина.

      Надо указать и на развязность поведения Дунаевского, изображавшего пьяных "в лицах", бесконечно комиковавшего, желавшего любой ценой вызвать побольше смеха аудитории.

      Выйдя на эстраду вновь открытого концертного зала консерватории и восторженно отозвавшись о нем, Дунаевский немедленно попросил разрешения и тотчас же закурил на эстраде. Всю беседу вел сидя, иногда разгуливая по эстраде с папиросой.

      Когда после речевого выступления Дунаевский вместе с приехавшими с ним артистами приступил к показу своих вокальных произведений, он положил на рояль пачку папирос и в перерыве между вещами, сидя за роялем, курил, к огромному изумлению студентов.

      По окончании встречи с Дунаевским в редколлегию стенгазеты консерватории "Советский музыкант" поступила прилагаемая критическая заметка, которая с ведома и одобрения руководства консерватории была немедленно же помещена в стенной газете.

      Текст настоящего акта и все формулировки нами были обсуждены дважды, и достоверность сведений, изложенных в акте, удостоверяем своими подписями.