страница 5

им, вроде бы не противоречат оценкам и выводам авторов "Акта". Вроде бы... 10 июля 1980 года я взял у Персона интервью, которое опубликовать тогда не удалось. Привожу лишь небольшой фрагмент, имеющий прямое отношение к теме данного "расследования".

      - Ведь вы были организатором многих авторских концертов Дунаевского.

      - Да, в том числе и самых последних, в Риге. Кстати, на моих глазах произошли и те события в Горьком, которые послужили причиной для появления в печати гнусного фельетона "Печальный акт". Хотя, должен вам сознаться, Исаак Осипович и сам был частично виноват. Не надо было с такой доверчивостью раскрываться перед незнакомой аудиторией, не надо было так фривольно держаться, тем более что среди студентов и преподавателей Горьковской консерватории были люди, лишенные чувства юмора. Какими репликами разбрасывался Дунаевский? Например, на вопрос, почему он отказался сочинить балет, Исаак Осипович ответил: "Я бы, конечно, мог сочинить балет, учитывая, что две мои жены - балерины. Но я не могу увлечься сюжетом, где героиня в каждой картине объясняется в любви комбайну". И так далее в подобном же духе. А ведь это был 1950 год! Вы представляете, чем это могло кончиться для него? Пришили бы не только антиколхозные настроения, но и моральное разложение. Когда я заметил, что его выступление записывается на магнитофон, мне стало плохо, и я вышел. Потом я ему сказал, что его выступление было записано. Представьте себе, он ничуть не расстроился - даже обрадовался: "Вот и хорошо! По крайней мере, никто превратно не истолкует мои слова". Ну а как его слова были потом истолкованы в фельетоне, вы знаете... Ах, беда Исаака Осиповича состояла в том, что по натуре он был очень искренним человеком и открыто говорил о недозволенном. Порой бывал рабом своего настроения... Но не прикидывался иным, как это делали подчас его коллеги, и не обуздывал себя. Повторяю, он во всем был искренен - ив своем правом гневе, и в своих ошибках.

      Не будем слишком строги к Персону, перепутавшему два сюжета - оперный и балетный: он ведь воспроизводил события тридцатилетней давности. Обратим внимание на то, что сочинители "Акта" проявили некоторое благородство, отказавшись обыграть ситуацию с "двумя женами". Поставим это им в заслугу! И все же попытаемся перечитать "Акт" другими глазами. Может быть, акценты сместятся? Тем более что есть возможность прокомментировать отдельные сомнительные места проверенными документальными фактами, проливающими свет на поведение Дунаевского.

      "Вслед за вступительным словом проф. И.Я. Полферова слово было предоставлено И.О. Дунаевскому, который начал свою речь с того, что к сказанному о нем ему добавить нечего". В фельетоне И. Верховцева "Печальный акт" этот эпизод трансформировался таким образом: "Были и дифирамбы, - на них не поскупился в своем вступительном слове заместитель директора консерватории проф. Полферов. Дифирамбы явно пришлись по душе гостю, - он тут же заявил, что к сказанному о нем ему добавить нечего"1.

      Да, теплые слова И.Я. Полферова действительно "пришлись по душе" Дунаевскому, ибо возникла атмосфера доверия. А он так в ней нуждался! Проясним ситуацию. Начиная со второй половины 40-х годов официальное отношение к Дунаевскому резко изменилось. В письме к Л.С. Райнль от 22 октября 1947 года композитор весьма лапидарно зафиксировал горестный для него факт: ""Делателям погоды" в сфере муз. творчества понадобились кое-какие изменения в расстановке сил"2. По этому поводу с юмором говорил Д.М. Персон: "Они хотят сделать лидером советской песни русского по крови Соловьева-Седого, забывая, что у него жена - еврейка". В ход пошли тумаки и подножки. Особенно усердствовали Т. Ливанова и Л. Лебединский. Включившись