страница 20

Рахманинова, Скрябина. Чаще всего Бетховена: в последние годы его музыка производила чрезвычайно сильное впечатление на Дунаевского. От него давно отвернулись бывшие соратники - Григорий Александров и Любовь Орлова. Зато в лице Ивана Александровича Пырьева он обрел нового друга, искреннего и горячего, который всячески старался его растормошить, пробудить в нем творческую энергию.

      "Все труднее и труднее становится работа на творческом поприще, - писал в эти дни Дунаевский Л.С. Райнль. - И не потому плохо, что трудно, не потому плохо, что вырастают все новые и новые задачи, требующие своего осуществления и творческого выражения. Нет!

      Плохо и мучительно невыносимо то, что никто не знает, какая дорога правильна, что все запутались, боятся, перестраховываются, подличают, провоцируют, подсиживают, меняют каждый день свои убеждения, колотят себя в грудь, сознаваясь в совершённых и несовершенных ошибках.

      Страшно и невыносимо то, что творческая неудача рассматривается как некоторое преступление. ...Страшно именно в наших условиях. Потому что прозвучавшее слово отрицательной критики является уже непререкаемым законом, открывающим столько гадкого и мутного словоговорения и пакости людской, против которой нет никакой защиты, кроме собственной совести. ...Не подумайте, что я весь состою из одной печеночной горечи. Я просто тревожусь и за общие наши творческие пути, и за свой. Ужасно трудно работать в такой обстановке...

      Тем не менее...

      Тем не менее я работаю сейчас и работаю немало! В конце июля еду в Берлин на международный фестиваль молодежи. Это очень интересно, и я заранее предвкушаю массу впечатлений. Я буду писать музыку к фильму Пырьева об этом фестивале. Пока работаю над песнями для этой же цели"23.

      Фильм был документальный и назывался "Мы за мир". Композитор напряженно ждал разрешения на выезд и нервничал. До этого ему лишь один раз позволили побывать за пределами СССР - в 1947 году, когда в Чехословакии снимались отдельные эпизоды фильма "Весна". Но тогда он был в фаворе у некоторых должностных лиц. А теперь... Теперь, в 1951 году, в период планомерной и систематической травли, трудно было себя уговаривать, что все будет хорошо. Он должен был вместе с Пырьевым вылететь в Берлин в конце июля, но вот уже наступил август, а его, единственного из съемочной группы, по-прежнему не выпускали. "Все это время я находился в пекле подготовки к фестивалю, - писал он Р.П. Рыськиной. - Моя песня о мире ("Песня молодых") премирована третьей премией. ...Надо считать это удачей, так как к песне я стал подходить с некоторым творческим равнодушием и не очень горел огнем вдохновения. Кроме того, для моего происхождения и этот результат достаточен. Видимо, это же обстоятельство играет немалую роль в том, что я до сих пор сижу, что называется, на чемоданах в ожидании полета. Сегодня уже 3-е число, а я тут как тут. Не буду удивлен, если будет сочтено, что мне можно не ехать и что фестиваль молодежи ничего от этого не потеряет"24.

      Утомленный и истерзанный ожиданием, Дунаевский в конечном счете вздохнул облегченно: 15 августа он полностью освободился от пут неизвестности. "Дорогая Рая! В Берлин меня не поехали, - сообщает он Р.П. Рыськиной. - Причин не знаю и ими не интересуюсь, не печалюсь, а наоборот, считаю, что все к лучшему".

      "Не знаю", "не интересуюсь", "не печалюсь"... Он еще и бравировал. А что ему оставалось делать? Молодая журналистка Валентина Жегис могла гордиться: она внесла достойную лепту в развитие этой грустной истории...

      5 сентября в "Советском искусстве " (все в той же газете!) появилась фотография Дунаевского в числе фотографий других участников фильма "Кубанские казаки", удостоенных Сталинской премии. И